Начну с одеяла.
С обычного такого детского байкового одеяльца бледно-голубого цвета с крупными белыми ромашками.
В первые годы моей жизни оно выполняло свое прямое предназначение, позже служило всем на свете: подстилкой для пикников с подружками, королевством для бумажных кукол, крышей для халабуды.
Бутерброды с чуть подсохшим сыром на одеяле с ромашками всегда казались вкуснее, рисовалось на нем не в пример вдохновеннее чем дома, уличный домик с его помощью получался невообразимо уютным.
Однажды одеяло с ромашками стало зонтиком.
Это был волшебный сентябрьский день. Пятница.
Вчера прозвенел первый звонок, и учительница предупредила нас, едва-едва четвероклашек, одеться на завтра поудобнее, взять с собой завтрак и подстилки – вместо уроков в первый день занятий 4-«Б» отправится в поход.
Ну, как поход…
Походик.
Прогулка в сторону местной речушки-резиденции для лягушек. Там нет домов, на ветру колышется подсыхающая трава, а над головой мчатся облака.
Но тогда это был Походище. Приключение. Сказка.
Это был детский восторг и ветер в волосах.
Вот тогда-то одеялу с ромашками и пришлось стать зонтиком для меня и моей сердечной подружки.
Поначалу ничего не предвещало ливня: мы долго всем классом весело шли, долго искали уютное местечко для пикника, с аппетитом ели — я до сих пор помню, какими вкусными и хрустящими были огурцы – играли в «красную ленточку, белое перо» и в догонялки.
Вдруг мир вокруг нас стремительно потемнел, небо затянуло тучами и в один миг пошел сильнейший ливень – и мы, тридцать ребят, которым некуда было деться, потому что до ближайшего жилья было полчаса ходьбы – стали прятаться под свои одеяльца, пледы и покрывала.
Мой зонтик в ромашках оказался так себе – с подружкой под теплым ливнем мы вымокли до нитки, но было невыносимо весело.
Смешно.
Мокро.
Пахло огурцами и мокрой травой.
Нам было по девять лет.
Дождь закончился так же внезапно, как и начался.
Что было потом, помню плохо.
Помню, как сидела в горячей ванной дома, отогреваясь.
Помню, как сердитая мама вычитывала меня: почему мы не вернулись раньше, почему не сказали учительнице, что собирается дождь, почему не сказали, что нужно торопиться домой – было так много взрослых «что» и так много злых «почему».
Тогда я не знала, что за нападками и обвинениями взрослые часто прячут собственную беспомощность, страхи и даже, наверное, любовь.
В горячей ванне волшебство этого дня испарилось без следа. Остались только горечь, обида и совсем не-детское чувство вины.
Прошло двадцать пять лет.
Этот февраль был сложным: мы остались без няни, один проект, в котором я участвовала, наложился на другой, и каждый рабочий день был расписан по минутам. Несколько раз мне пришлось оставить сына на продленку, в чем раньше не было необходимости.
После первого дня Владимир Андреевич был в нескрываемом восторге: делать уроки вместе с друзьями, гулять и полдничать вместе, делясь вкусностями из ланчбоксов! Ух ты! Вау! Оказывается, мои друзья делают так каждый день! Мама, а можно я завтра тоже останусь в группе?
Можно.
И нужно.
Впереди у меня было два полностью загруженных дня, после которых рабочий цейтнот должен был пойти на убыль.
На следующий день я отвела счастливого Вовку в школу, еще раз настойчиво попросила отвечать на мои телефонные звонки и пообещала напомнить о том, что после обеда нужно выпить очень важную таблетку.
Ну, и желательно не нырять во время прогулки в сугробы, потому что на улице -12.
И не забыть переодеться в сухое.
И еще что-то.
Февральские дни гаснут быстро.
В 15.00 я сделала первый звонок, на который Владимир Андреевич ожидаемо не ответил. Подавив укол раздражения, я снова занырнула в ноутбук в благословенной тишине квартиры.
В 15.30 я сделала второй звонок – тоже впустую – и вслух пообещала надрать уши тому, кто выключает звук на телефоне и забывает его включить.
В 16.00 был совершен третий звонок и громко закрыта крышка ноутбука.
Чертыхаясь, обещая выполнить давнюю угрозу и купить Вовке кнопочную «пукалку» и непедагогично отобрать смартфон, я оделась и помчалась в школу: меньше тысячи шагов и семь минут, если торопишься.
Я была зла.
Очень зла.
За злостью пряталось иррациональное беспокойство.
Едва взбежав на нужный этаж, я увидела на батарее до боли знакомую синюю адидасовскую куртку, комбинезон, шапку с помпоном и шарф. Априори непромокаемая курткочка, отталкивающую влагу в любом виде, была насквозь сырой – и старательно сушилась на холодной-прехолодной батарее.
Ладно.
Живой.
И слава богу.
Глубоко вдохнула и увидела в глубине коридора настороженный силуэт сына – раскрыла объятия, поцеловала в макушку, пожурила за телефон.
Владимир Андреевич окинул меня подозрительным взглядом, поцеловал – и тут я поняла страшное — бдзынь!
Он был весь мокрый.
ВЕСЬ.
Сырой свитер, влажная майка, леггинсы под школьными брюками, и все остальное – о чем тут же покаянно сообщил мне сын. И сразу же, стараясь заговорить зубы, начал взахлеб рассказывать о том, как они с Кириллом и Мишей вместе съезжали с горки на «льодянке», ныряли в сугроб, а один раз Миша съехал на Вове, а потом сам Вова съехал на Мише… а потом он сам понял, что снег забился аж под майку и достал до голой поясницы…
Я оборвала его на полуслове и прошипела:
— Ты нырял в снег, я поняла. Ты почему не позвонил мне после прогулки не сказал, что весь промок? Через 10 минут я была бы здесь и принесла бы тебе сухую одежду, весь комплект, включая трусы.
— Я боялся, что ты будешь ругать… — Сын поставил бровки «домиком», надеясь нивелировать грозу и в очередной раз растопить материнское сердце.
— Я не буду ругать… — В крови у меня бурлил адреналин вперемешку со злостью и всеми моими собственными демонами, но личико сына просветлело от облегчения. – Ругать за такую безответственность я, конечно тебя не буду… Но завтра, когда все пойдут на прогулку, ты останешься в классе и будешь делать домашнее задание… Надежда Николаевна! Надежда Николаевна! Можно, Вова завтра пропустит прогулку?
Получив от куратора группы продленного дня неодобрительный кивок, я по-людоедски улыбнулась растерявшемуся сыну.
Вдруг он совсем по-детски обнял меня за талию, уткнулся лицом в живот и тихо-тихо — уже по-взрослому — горько зарыдал.
***
Раскрасневшийся Вовка сидел в ванне и строил замок из пены.
До краев наполненная омерзением к самой себе, я зашла и села на пол, положив подбородок на бортик. Сын незамедлительно намазал мне нос сладко пахнущими пузырьками.
— Извини меня пожалуйста, Вова, — Произнесла я слова, которые каждый раз даются с трудом. – Я тебе уже все объяснила, но мне все равно очень жаль. Я — взрослая, и в сложной ситуации должна быть умнее.
— И ты меня извини! Я не должен был отключать телефон! – Благодушно откликнулся первоклассник, и тут же ехидно добавил, — Но ты не должна была говорить, что я останусь в классе один, а все уйдут гулять!
— Не должна. Но я не могу оставить тебя завтра на продленку, потому что комбинезон вымок насквозь вместе в курточкой…и нужно посмотреть, не заболеешь ли ты из-за того, что долго ходил во влажной одежде, и вообще…
— И что же мы будем делать, мам? Ты говорила, что папа на дежурстве, а у тебя много работы!… – Вова поставил брови «домиком», но при этом строго предупредил. – Но мы не рассматриваем вариант, что я останусь на время прогулки в классе!
— Не рассматриваем. Я заберу тебя после уроков, и мы что-нибудь придумаем. Подходит, сын?
— Подходит! – Вовка просиял, изо всех сил обнял меня мокрыми руками и заявил с моей же интонацией. – Но взрослые бывают такими глупыми, хуже, чем дети!
— А кто сказал, что взрослые всегда должны быть умными? И за сердитыми и несправедливыми словами мы слишком часто прячем собственный страх и беспокойство – вот только любовь за ними почти невозможно разглядеть…
— Ой, мама! А как называлась игра, в которую вы играли на том пикнике, когда промокли под дождем?
— Красная ленточка, белое перо…
— Ты вспомнила, старушка? – Задиристая улыбка сына каждый раз наполняет безудержным счастьем мое сердце до самых краев.
— Нет, я так и не вспомнила. – Целую в нос и беру полотенце. – Я погуглила, пока ты принимал ванну.
© Ksenia Reznikova 2019
