Она была красавица – та мамина подруга.
Помню, в выходной день утром, когда мама варила кофе, а я бегала по квартире в ночной рубашке, в дверь звонили без предупреждения — приезжала она.
Всегда в черном. Высокая, породистая и невыносимо сексуальная той утонченной сексуальностью, которая заставляет женщин оборачиваться в след, а мужчин обладать.
Лицом она напоминала Ивонн Фюрно, только с ярким чувственным ртом и стильной короткой стрижкой, продуманная небрежность которой опережала постсоветский шик начала 90-х.
Она много курила и улыбалась красивым ртом — но улыбка никогда не добегала до глаз.
В шутку гадала нам на кофейной гуще, оставшейся на дне крошечных чашечек из маминого приданого, и сулила путешествия, любовь и сюрпризы. Привозила желтобокие бананы и заграничные шоколадки, которые были редкими гостями в нашем доме – такими же редкими, как она сама.
Пахла чем-то неземным и нездешним.
Называла посиделки на кухне «милым девичником», а меня — «Ксюшенькой».
Включала на магнитофоне кассеты с плохо записанными песнями Джо Дассена и «Modern Talking».
Однажды почистила и выпотрошила живую рыбу, из которой потом в четыре руки приготовили обед.
Надолго закрывалась с мамой на кухне и негромко говорили о чем-то.
Иногда приезжала вместе с пятилетней дочерью, нарядной, как принцесса. Светочка была единственным ребенком в очень обеспеченной семье, внучкой и племянницей – свет в окошке, услада сердца и радость для глаз.
Обе выглядели глянцевой картинкой и казалось, что им мало места в нашей крохотной однокомнатной квартирке на окраине шахтерского города. Их бы перенести куда-нибудь на площадь перед собором Святого Павла или, на худой конец, к свету витрин киевского Пассажа – но они освещали нас, и я ждала приездов Лилии едва ли не сильнее, чем ждала новогодние чудеса.
Она перестала приезжать.
Мама сменила работу, и образ женщины с лицом Ивонн Фюрно стал бледнеть. Имя Лилии иногда звучало в нашем доме, но с привязкой к малопонятным для меня выражениям: «Не родись красивой…», «хорошего человека Бог всегда испытывает», «чего ему не хватало»…
Прошло десять лет.
В грязноватом гастрономе в центре города, в кабинке с табличкой «обмен валют» я увидела ее. От неожиданности окликнула, назвалась. Лилия тут же закрыла обменник, повесила объявление с сердитой надписью «закрыто» и увела курить на улицу.
Она по-прежнему дымила по две сигареты подряд и носила черное. Исчезла сексуальность пантеры и поблекла лазурь глаз; Ивонн Фюрно казалась уставшей и постаревшей, но все равно красивой.
Она по-прежнему улыбалась одними губами; спрашивала об учебе в институте, о маме, о родителях – и ничего не рассказывала о себе. Напоследок обняла и оставила номер телефона.
Я рассказала маме о случайной встрече: она взяла номер телефона, нацарапанный на клочке бумажки, и угрюмо ушла варить кофе, утащив телефон и крепко прикрыв за собой дверь кухни.
Оказалось, что Лилия времен моего детства была замужем за очень состоятельным человеком, и, несмотря на то, что пользовалась всеми возможными благами, была милой, открытой и очень несчастной.
Ее любили коллеги и друзья.
А она любила другого: не мужа, который, не стесняясь, изменял со второго дня их свадьбы. Другого.
Любила того, при одном взгляде на которого глаза загорались, и она превращалась в женщину-пантеру, которой смотрели вслед, а один взмах бровей мог сделать ее парижанкой или звездой.
Мама, в сотый раз размешивая ложечкой кофе, сказала, глядя в окно:
— Их роман развивался на моих глазах. Я никогда не видела, чтобы люди так смотрели друг на друга: она летала, он любил до дрожи и звал замуж. Рядом с ними невозможно было находиться рядом, казалось, в любой момент ударит током…
Отношения были обречены: то ли Лилия побоялась пойти против семьи и потерять ребенка, то ли возлюбленный утратил пыл и замуж звать перестал. Самая большая любовь Лилии закончилась внезапно и забрала с собой ее крылья.
От неминуемого не уйти: подал на развод муж, открыто живший на две семьи. К счастью, дочь осталась с Лилией, но им пришлось уехать из пятикомнатной «сталинки» в самом сердце города в глухой спальный район, в однокомнатную «хрущевку». Больницу, в которой работала Лилия, упразднили. Алименты отец Светочки платил копеечные, в середине 90-х их едва хватало на килограмм картошки и молоко. Какое-то время жила с турком. Потом работала в обменнике… О будущем не говорит, о прошлом не вспоминает.
— Одной красоты мало, как видишь. Нужно еще и счастья в судьбе кусочек… — Сухо подвела итог мама и, отвернувшись, стала мыть посуду.
***
Сегодня я случайно услышала смутно знакомый аромат, и долго мучилась, вспоминая, почему он знаком и так сильно волнует меня. Не постеснялась поинтересоваться: это оказался Estee от Estee Lauder, которому Лилия, как настоящая женщина, не изменила ни в дни благополучия, ни в тяжелые времена. Вслед за памятью пришла и эта история.
Иногда для того, чтобы вновь отрастить крылья и снова стать смелой, достаточно крошечного флакончика любимых духов.
Такая малость.
© Ksenia Reznikova 2019
