Путаются в ресницах сына и целует кончик загорелого носа.

Уставшая от зноя зелень упирается в бездонное синее небо: такой величественной глубины нет в июне и не будет в октябре.

По-другому поют сверчки.

Думается размереннее.

Летят первые паутинки и все сильнее хочется сахарной сердцевины арбуза с белым хлебом – так любила их есть бабушка.

Дедушка дооолго выбирал арбуз.

Будучи маленькой, я успевала поковыряться в обеих ноздрях и от маеты оттоптать самой себе все носочки, пока дед не торопясь, со знанием дела простукивал, обсматривал, крутил хвостики и вертел в руках пузатые наглые ягоды в черно-зеленую полоску, пытаясь выбрать самый спелый, самый сладкий.

«Это для тебя, внучечка, и для моей Катруси» — Говорил он и гордо нес под мышкой огроменный арбуз с лихо закрученным хвостиком.

Бабушка мыла его ласково, бережно вытирала полотенцем и выкладывала на большое блюдо в бело-красный горох.

Неукоснительно соблюдая заведенный порядок, дедушка острым ножом взрезал макушку арбуза, одобрительно крякал, увидев яркую сердцевину, и нарезал ломтями хрустнувшую от спелости толстокожую ягоду.

Бабушка накладывала самые сладкие «баранчики» мне на тарелку. Измазавшись арбузным соком до самых косичек, я смотрела, как она с аппетитом уст сладкую красную мякоть вместе с хлебом, корочка которого еще была теплой – вот ведь странность, так любить хлеб. То ли дело халва или конфеты!

Дружно сплевывали косточки и хитро переглядывались одинаковыми глазами, жмурясь от удовольствия. Дедушка садился на свое любимое место у окна и пытался настроить старенький радиоприемник — тот хрипел, скрипел, фыркал, но потом нехотя находил то ли голос диктора с прогнозом погоды, то ли Софию Ротару с «Червоной рутой».

На дереве за окном подсыхали не сорванные вишни и подрагивала листьями кривая абрикоса, выросшая когда-то из неловко брошенной кем-то косточки. Мы с друзьями подбирали упавшие на асфальт мелкие, невзрачные, но удивительно сладкие плоды и ели тут же или с гордостью относили домой – на компот.

Из каждого кухонного окна, открытого настежь и занавешенного марлей, пахло то ли малиновым вареньем, то ли огуречным рассолом – у каждой уважающей себя хозяйки в августе в самой темной комнате гордо выстраивались на полу банки с разноцветной консервацией, а аромат хрена и чеснока еще долго отказывался покидать дом.
Но это — позже.

А пока бабушка ворчала:

– Грыша, выключи ты ради бога это радио, оно ж уже не работает! – проворно мыла посуду и тут же, на кухне, обмеряла меня со всех сторон.

Приходило время шить школьный фартук.